Виктор Песиголовец - Любовница Леонарда[СИ]
— Хватит болтать! — вызверился Павло, грозно поднимаясь с кресла. — Хватит! Какая, к черту, из тебя хозяйка! Сопливая ты еще, тебе до хозяйки расти и расти! Вот когда здесь появится Раиска и возьмется за дело, наведет идеальный порядок в доме, тогда ты и увидишь, что такое настоящая хозяйка!
Архелия не удержалась — заплакала.
Но отец не стал ее успокаивать. Наоборот, взглянул с суровой укоризной и прорычал:
— Нечего здесь нюни распускать! Отправляйся спать!
Глава четвертая
Часов в десять утра неожиданно переминалась погода. Северо-восточный ветер погнал по небу стада свинцово-серых облаков, потом вдруг стих, и сразу же заморосил мелкий противный дождь. На улице ощутимо похолодало.
Управляясь возле скота, Архелия здорово замерзла. Особенно озябли ноги, обутые в резиновые галоши. Поэтому первое, что она сделала, вернувшись в дом, — включила газовую колонку, наточила полную ванну горячей воды и с наслаждением плюхнулась в нее. Нежилась долго, не меньше часа. После ванны напялила на себя теплый байковый халат, купленный покойной матерью, но так ни разу ею и не одетый, пришла на кухню и поставила на плиту чайник.
Однако попить чайку не довелось. Скрипнула входная дверь, затем в прихожей раздалось чье-то легкое покашливание. Удивленная девушка выскочила из кухни и чуть не столкнулась с Райкой.
— Привет, красавица! — с гаденькой ухмылкой прочирикала та, снимая с себя мокрый дождевик. — А я вот пришла с тобой поговорить.
— Ну, проходи, коль пришла! — Архелия пропустила гостью в кухню, а сама подобрала с пола ее плащ и повесила в углу на вешалку.
— Тут такое дело, — начала Сысоева, по-хозяйски рассевшись у стола. — Павлуша сегодня с утра сам не свой. Какой-то нервный, издерганный. Я так думаю, вы вчера поцапались с ним. Верно?
— Было немного, — призналась девушка.
— Из-за меня? — серые глаза Райки насмешливо поблескивали, а в уголках ее тонкогубого рта пряталась презрительная усмешка.
— Допустим…
Сысоева водрузила на стол локти, вздохнула и потянулась рукой к блюдцу с румяной булочкой, которую Архелия собиралась съесть с чаем. Взяла, повертела у себя перед носом туда-сюда и, откусив кусочек, произнесла:
— Вкусная штучка! Это ты в магазине купила?
— Нет, — сухо ответила молодая хозяйка, отстраненно взирая куда-то поверх кухонного пенала. — Сама испекла.
— Да? — нарочито удивилась гостья. — Молодец! А дай-ка мне еще одну булочку.
— Это была последняя, — развела руками Архелия. — Я пеку понемногу. У нас ведь особо-то и кушать некому…
— Не переживай! — рассмеялась Райка. — Теперь будет кому! Я люблю булки, пирожки, расстегаи, в общем, всякую выпечку. Если ты и вправду такая мастерица в этом деле, то я, пожалуй, подумаю, не попросить ли мне Павлушу оставить тебя дома.
— А я никуда и не собираюсь ехать! — пожала плечами Архелия, поморщившись. — Зачем мне?
— В Полтаву тебе нужно, крошка, в Полтаву! — хохотнула Сысоева. — Забыла, что ли? Ты же у нас учиться собралась. Или уже передумала?
— Ничего я не передумала! — буркнула девушка, зябко кутаясь в халат, хотя в доме было довольно тепло. — Но учиться я буду заочно.
— А это как отец прикажет! — гостья смерила ее с ног до головы ироничным взглядом и неодобрительно покачала головой. Затем, многозначительно помолчав, вкрадчиво прибавила: — Он, конечно, прислушивается к моим советам, ты ж понимаешь, надеюсь? А я могу и так посоветовать, и по-другому. Поэтому тебе не стоило бы дерзить мне…
— Хочешь сказать, что мой батька у тебе на поводке, как собачонка? Так, что ли? — подбоченилась Архелия. — Не шибко радуйся этому! Стоит мне рассказать, как ты совсем недавно хотела приворожить к себе Тараса Петровича, и твоей ноги больше не будет на нашем пороге!
Однако эти слова не очень напугали Сысоеву. Она, видимо, допускала подобный вариант развития событий и заранее продумала план свонй обороны.
— Дура ты, крошка! — ее голосок был снисходительно-елейным. — Да я скажу Павлуше, что ты просто хочешь мне досадить, вот и придумала эту историю с Короленко.
— А я приведу Евдошку, она все подтвердит! — не сдавалась девушка.
— Да кто ж поверит этой старой ведьме? — изумленно вскричала Райка. — Павлуше будет совершенно ясно, что вы с ней в сговоре.
— Посмотрим…
— И смотреть нечего!
Архелия подошла к самому столу и, с брезгливостью взглянув прямо в глаза наглой дамочке, обронила:
— Ты так в этом уверена?
— Абсолютно! — злобно отрезала Сысоева. И, вскочив с табурета, неожиданно выпалила в лицо несколько опешившей девушке: — Я тебе этого не прощу! Ты у меня, зараза, быстро окажешься в Полтаве, возле своей придурковатой бабули!
Молодая хозяйка вытерла ладонью лицо, на которое попали капельки слюны изо рта Райки, и, превозмогая дрожь в голосе, тихо, но твердо произнесла:
— Пошла вон, грязная сучонка!
— Что?! Как ты меня назвала?! — взревела гостья и, смахнув со стола на пол горку перемытых тарелок, бросилась в прихожую. — Ну, все, тебе кранты!
Оставшись одна, Архелия минут пятнадцать сидела на табурете у стола, стараясь успокоиться. Затем взяла веник и совок и принялась убирать осколки посуды, разлетевшиеся по всей кухне.
Райка нанесла упреждающий удар: что-то такое наговорила отцу про дочь, что тот, влетев вечером в дом, осыпал ее отборной бранью и надавал пощечин.
— Собирай вещи и дуй в Полтаву! — орал он, как полоумный. — Чтобы завтра же духу твоего не было в этом доме!
Приложив к разбитой губе бумажную салфетку, Архелия стояла посреди кухни и еле сдерживала слезы. Ее грудь высоко вздымалась, а лицо было бледным, как полотно.
— Никуда я не поеду! Слышишь, никуда! — заявила она, исподлобья глядя на Павла.
Он подскочил, вырвал из ее рук окровавленную салфетку и, толкнув в грудь, прокричал:
— Не смей мне перечить! Не доводи до греха, чертово отродье!
Девушка вскинула голову и твердо отчеканила:
— Ударишь меня еще раз, и я вызову милицию!
— Что?! — на лице отца отразилось крайнее изумление. — Ты что говоришь? Как ты… как смеешь?
— А ты как смеешь избивать меня? — спросила она, печатая каждое слово. — Связавшись с этой дрянью, ты превратился в зверюгу! Сысоева вертит тобой, как хочет! Сегодня из-за нее ты разбил мне лицо, а завтра она прикажет зарезать меня, и у тебя, старого кобеля, променявшего родную дочь на поганую шлюху, не дрогнет рука! Поэтому я просто обязана остановить тебя, пока не поздно! Я напишу заявление и в милицию, и в прокуратуру.
Никогда прежде не слышал Павло таких дерзких речей от дочери. И даже не предполагал, что она способна на столь отчаянный отпор.
Он стоял в двух шагах от Архелии и беспомощно ловил ртом воздух, не понимая, что происходит и почему еще недавно робкое и покорное дитя вдруг проявило такую невиданную смелость?
— Плевал я на милицию! — наконец, произнес отец сдавленно. — У меня там все свои…
— Да пусть только попробуют не принять меры к распоясавшемуся садисту! — глаза девушки горели, как два угля, окровавленные губы подергивались, а руки мелко дрожали. Ей с трудом удавалось удерживать равновесие — ноги от нервного перенапряжения подкашивались. — Тогда я лично поеду в область и добьюсь, чтобы меня принял самый главный милиционер. И в газеты пойду, пусть напишут, как наша милиция за взятки покрывает истязателей собственных детей.
— Я - садист? Истязатель? — горячим полушепотом спросил он. — Я, твой родной отец, садист и истязатель?!
— Ты был другим, нормальным человеком, пока не пошел на поводу у Сысоевой, — девушка не выдержала, сделала шаг к столу и опустилась на табурет.
Павло тоже сел и долго молчал, уставившись в одну точку на полу. Потом налил себе в чашку взвара из графина, стоявшего на столе, выпил и задумчиво проговорил:
— Ну вот, дожил…
— А что ты хотел? — отозвалась Архелия со вздохом. — По-твоему я должна безропотно терпеть твои побои, ругань? Ты дошел до того, что уже выгоняешь меня из дому! А вправе ли ты это делать? Я ведь здесь родилась, выросла. В конце концов, это и дом моей матери. После ее смерти какая-то часть маминого наследства должна быть моей, разве не так? Любой суд будет на моей стороне…
Отец смотрел на дочку широко открытыми глазами, в которых все еще гнездилось удивление, и указательным пальцем правой руки рассеянно потирал переносицу.
— Да живи! — прохрипел он. — Но коль такая умная, зарабатывай себе на хлеб сама! Иди, трудись!
— А я не работаю? — вскричала девушка. — Кто управляется возле скотины, кто стирает тебе, готовит еду?
Павло рубанул рукой воздух:
— Теперь все будет делать Раиска!
— Ты думаешь, она станет тут на тебя батрачить? — Архелия поднялась, ногой задвинула табуретку под стол и, подойдя к мойке, ополоснула руки и смыла кровь с лица.
